Неточные совпадения
Он не верит и в мою любовь к
сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу
сына, не могу бросить
сына, что без
сына не может быть для меня
жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив
сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
— Весьма трудно ошибаться, когда жена сама объявляет о том мужу. Объявляет, что восемь лет
жизни и
сын — что всё это ошибка и что она хочет жить сначала, — сказал он сердито, сопя носом.
Пускай муж опозорит и выгонит ее, пускай Вронский охладеет к ней и продолжает вести свою независимую
жизнь (она опять с желчью и упреком подумала о нем), она не может оставить
сына.
Всё, что постигнет ее и
сына, к которому точно так же как и к ней, переменились его чувства, перестало занимать его. Одно, что занимало его теперь, это был вопрос о том, как наилучшим, наиприличнейшим, удобнейшим для себя и потому справедливейшим образом отряхнуться от той грязи, которою она зaбрызгала его в своем падении, и продолжать итти по своему пути деятельной, честной и полезной
жизни.
Когда Алексей Александрович с помощью Лидии Ивановны вновь вернулся к
жизни и деятельности, он почувствовал своею обязанностью заняться воспитанием оставшегося на его руках
сына.
Но в
жизни все меняется быстро и живо: и в один день, с первым весенним солнцем и разлившимися потоками, отец, взявши
сына, выехал с ним на тележке, которую потащила мухортая [Мухортая — лошадь с желтыми подпалинами.] пегая лошадка, известная у лошадиных барышников под именем сорóки; ею правил кучер, маленький горбунок, родоначальник единственной крепостной семьи, принадлежавшей отцу Чичикова, занимавший почти все должности в доме.
Молодым, и особенно
сынам Тараса Бульбы, не нравилась такая
жизнь.
Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной
жизни,
сын вырастал на его глазах; Павел, напротив, одинокий холостяк, вступал в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала.
В качестве генеральского
сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю
жизнь остался «хроменьким».
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою
жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае,
сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Там были дети легкой
жизни —
сыновья торговцев из уездов, инженеров, докторов с заводов — аристократы.
—
Сын, кажется, пермского губернатора, с польской четырехэтажной фамилией, или управляющего уделами. Вообще — какого-то крупного бюрократа. Дважды покушался на самоубийство. Мне и вам назначено заменить эдаких в
жизни.
— Весьма зрело и очень интересно. Но ты забыл, что аз есмь купеческий
сын. Это обязывает измерять и взвешивать со всей возможной точностью. Алина Марковна тоже не лишена житейской мудрости. Она видит, что будущий спутник первых шагов
жизни ее подобен Адонису весьма отдаленно и даже — бесподобен. Но она знает и учла, что он — единственный наследник фирмы «Братья Лютовы. Пух и перо».
Ну-ко, расскажите, “как дошли вы до
жизни такой?”» Оказалось:
сын чиновника почты, служил письмоводителем в женской гимназии, давал девицам нелегальную литературу, обнаружили, арестовали, пригрозили, предложили — согласился.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня
сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную
жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
— Я — не зря говорю. Я — человек любопытствующий. Соткнувшись с каким-нибудь ближним из простецов, но беспокойного взгляда на
жизнь, я даю ему два-три толчка в направлении,
сыну моему любезном, марксистском. И всегда оказывается, что основные начала учения сего у простеца-то как бы уже где-то под кожей имеются.
— Ах, тихоня! Вот шельма хитрая! А я подозревала за ним другое. Самойлов учит? Василий Николаевич — замечательное лицо! — тепло сказала она. — Всю
жизнь — по тюрьмам, ссылкам, под надзором полиции, вообще — подвижник. Супруг мой очень уважал его и шутя звал фабрикантом революционеров. Меня он недолюбливал и после смерти супруга перестал посещать.
Сын протопопа, дядя у него — викарный…
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавцем, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя.
Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на
жизнь его отца званием почетного гражданина.
«Разведчик. Соглядатай. Делает карьеру радикала, для того чтоб играть роль Азефа. Но как бы то ни было, его насмешка над красивой
жизнью — это насмешка хама, о котором писал Мережковский, это отрицание культуры
сыном трактирщика и — содержателя публичного дома».
Этот Козлов,
сын дьякона, сначала в семинарии, потом в гимназии и дома — изучил греческий и латинский языки и, учась им, изучил древнюю
жизнь, а современной почти не замечал.
Теперь еще у меня пока нет ни ключа, ни догадок, ни даже воображения: все это подавлено рядом опытов, более или менее трудных, новых, иногда не совсем занимательных, вероятно, потому, что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности: в известные лета
жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на каком скупая мать отказывает в деньгах выделенному
сыну.
Из этих людей особенно в этом отношении поразил его рецидивист вор Охотин, незаконный
сын проститутки, воспитанник ночлежного дома, очевидно до 30 лет
жизни никогда не встречавший людей более высокой нравственности, чем городовые, и смолоду попавший в шайку воров и вместе с тем одаренный необыкновенным даром комизма, которым он привлекал к себе людей.
С тех пор Владимир Васильевич делал вид, что у него нет
сына, и домашние никто не смели говорить ему о
сыне, и Владимир Васильевич был вполне уверен, что он наилучшим образом устроил свою семейную
жизнь.
Мальчик еще при
жизни отца находился под руководством Бахарева и жил в его доме; после смерти Александра Привалова Бахарев сделался опекуном его
сына и с своей стороны употребил все усилия, чтобы дать всеми оставленному сироте приличное воспитание.
— Как же это нет-с? Следовало, напротив, за такие мои тогдашние слова вам,
сыну родителя вашего, меня первым делом в часть представить и выдрать-с… по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по моему весьма глупому слову-с и едете, что было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало оставаться, чтобы хранить
жизнь родителя… Как же мне было не заключить?
— «Отец святой, это не утешение! — восклицает отчаянный, — я был бы, напротив, в восторге всю
жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!» — «
Сын мой, — вздыхает патер, — всех благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили сейчас, что с радостью готовы бы всю
жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все же как бы остались с носом…»
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю
жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы
сын у него попросил, но все же всю
жизнь боялся, что и
сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
Так и сдержал слово: умер и все оставил
сыновьям, которых всю
жизнь держал при себе наравне как слуг, с их женами и детьми, а о Грушеньке даже и не упомянул в завещании вовсе.
— Петра Ильича
сын, — отвечал Туман. — Петр Ильич, покойник, Власову-то деревню ему при
жизни уделил.
В два года она лишилась трех старших
сыновей. Один умер блестяще, окруженный признанием врагов, середь успехов, славы, хотя и не за свое дело сложил голову. Это был молодой генерал, убитый черкесами под Дарго. Лавры не лечат сердца матери… Другим даже не удалось хорошо погибнуть; тяжелая русская
жизнь давила их, давила — пока продавила грудь.
Жизнь кузины шла не по розам. Матери она лишилась ребенком. Отец был отчаянный игрок и, как все игроки по крови, — десять раз был беден, десять раз был богат и кончил все-таки тем, что окончательно разорился. Les beaux restes [Остатки (фр.).] своего достояния он посвятил конскому заводу, на который обратил все свои помыслы и страсти.
Сын его, уланский юнкер, единственный брат кузины, очень добрый юноша, шел прямым путем к гибели: девятнадцати лет он уже был более страстный игрок, нежели отец.
О
сыне носились странные слухи: говорили, что он был нелюдим, ни с кем не знался, вечно сидел один, занимаясь химией, проводил
жизнь за микроскопом, читал даже за обедом и ненавидел женское общество. Об нем сказано в «Горе от ума...
И он, в самом деле, потухал как-то одиноко в своей семье. Возле него стоял его брат, его друг — Петр Васильевич. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера посетило несчастие, появлялись оба брата на беседы и сходки. Я смотрел на Ивана Васильевича, как на вдову или на мать, лишившуюся
сына;
жизнь обманула его, впереди все было пусто и одно утешение...
Отец перед смертию страшно теснил
сына, он не только оскорблял его зрелищем седого отцовского разврата, разврата цинического, но просто ревновал его к своей серали. Химик раз хотел отделаться от этой неблагородной
жизни лауданумом; его спас случайно товарищ, с которым он занимался химией. Отец перепугался и перед смертью стал смирнее с
сыном.
О России говорили, что это государство пространное и могущественное, но идея об отечестве, как о чем-то кровном, живущем одною
жизнью и дышащем одним дыханием с каждым из
сынов своих, едва ли была достаточно ясна.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из
сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал в своей
жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
В одно время здесь собралась группа молодежи. Тут был, во — первых,
сын капитана, молодой артиллерийский офицер. Мы помнили его еще кадетом, потом юнкером артиллерийского училища. Года два он не приезжал, а потом явился новоиспеченным поручиком, в свежем с иголочки мундире, в блестящих эполетах и сам весь свежий, радостно сияющий новизной своего положения, какими-то обещаниями и ожиданиями на пороге новой
жизни.
По сущности церковного самосознания церковь состоит из
сынов, из свободных и любящих, к ее
жизни не приобщаются рабы, изнасилованные и тяготящиеся.
Нельзя ответственность за страдание и зло возлагать на других, на внешние силы, на власть, на социальные неравенства, на те или иные классы: ответственны мы сами, как свободные
сыны; наша греховность и наше творческое бессилие порождают дурную власть и социальные несправедливости, и ничто не улучшается от одной внешней перемены власти и условий
жизни.
Маленькая знакомка Петра представляла в себе все черты этого типа, который редко вырабатывается
жизнью и воспитанием; он, как талант, как гений, дается в удел избранным натурам и проявляется рано. Мать слепого мальчика понимала, какое счастье случай послал ее
сыну в этой детской дружбе. Понимал это и старый Максим, которому казалось, что теперь у его питомца есть все, чего ему еще недоставало, что теперь душевное развитие слепого пойдет тихим и ровным, ничем не смущаемым ходом…
О друзья мои,
сыны моего сердца! родив вас, многие имел я должности в отношении к вам, но вы мне ничем не должны; я ищу вашей дружбы и любови; если вы мне ее дадите, блажен отыду к началу
жизни и не возмущуся при кончине, оставляя вас навеки, ибо поживу на памяти вашей.
Действительно,
жизнь девушки не очень интересна: в доме властвует самодур и мошенник Пузатов, брат Марьи Антиповны; а когда его нет, так подглядывает за своею дочерью и за молодой женой
сына — ворчливая старуха, мать Пузатова, богомольная, добродушная и готовая за грош продать человека.
Вы, конечно, думаете, читатель, что он сказал себе так: „Я всю
жизнь мою пользовался всеми дарами П.; на воспитание мое, на гувернанток и на излечение от идиотизма пошли десятки тысяч в Швейцарию; и вот я теперь с миллионами, а благородный характер
сына П., ни в чем не виноватого в проступках своего легкомысленного и позабывшего его отца, погибает на уроках.
Когда же, после пятнадцатилетнего брака, он умер, оставив
сына и двух дочерей, Марья Дмитриевна уже до того привыкла к своему дому и к городской
жизни, что сама не захотела выехать из О…
Главным несчастьем всей своей
жизни Устинья Марковна считала то, что у нее родились все девки и ни одного
сына.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные работники. Сам старик работал всю
жизнь в куренях, куда уводил с собой двух
сыновей. Куренная работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, — в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою работой? На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
Рачителиха чувствовала, что
сын жалеет ее и что в его задумчивых не по-детски глазах для нее светится конец ее каторжной
жизни.
Она была чрезвычайно рада этому, благодарила мужа, причастилась и три последние дня
жизни все говорила с
сыном.
После этих похорон в
жизни Райнеров произошла большая перемена. Старик как-то осунулся и неохотно занимался с
сыном. В дом переехала старушка-бабушка, забывшая счет своим годам, но отсутствие Марьи Михайловны чувствовалось на каждом шагу. Более всех отдавалось оно в сердце молодого Райнера.
— Не для себя, полковник, не для себя, а это нужно для счастья вашего
сына!.. — воскликнула Александра Григорьевна. — Я для себя шагу в
жизни моей не сделала, который бы трогал мое самолюбие; но для
сына моего, — продолжала она с смирением в голосе, — если нужно будет поклониться, поклонюсь и я!.. И поклонюсь низенько!